И. о. поместного чародея - Страница 38

Уже четвертый день я странствовала и оттого пребывала в отвратительном настроении. Еще с той поры, когда моя семья тряслась в повозках через три королевства, я ненавидела дорогу. От разговоров про зов неведомых земель и новые горизонты меня попросту тошнило. Третье утро я умывалась из фляжки, не меняла грязную рубаху и питалась черт знает чем, искренне надеясь после каждой своей трапезы, что мой желудок все-таки не взбунтуется и не заставит меня изучить каждый куст при дороге. Нет, путешествия — это ужасная вещь! Только вконец опустившиеся бродяги могут находить удовольствие от такого времяпрепровождения!

— А где именно вы заметили признаки ратуши? — деликатно спросила я, хотя вряд ли у меня таким образом получилось как следует замаскировать ехидство.

— Да вон же! — безо всякой обиды отозвался мужик. — Видишь сосну кривую?

— Ну, — согласилась я.

Не увидеть сосну мог только слепой. Вокруг нас, сколько хватало глазу, тянулся сосновый лес, причем каждое третье дерево было кривым, а все остальные — скособоченными.

— А рядом с сосной — такая себе сухостоина?

В усохших деревьях тут тоже недостатка не было, но я все-таки поняла, что же имеет в виду мой собеседник. Действительно, та сосна была кривее остальных. Я бы даже сказала, что по сравнению с ней все остальное тянуло на корабельный лес.

— А между ими, — продолжал развивать свою мысль мужик, — такая черточка и вроде как с нашлепкой сверху. Энто шпиль ратушный. Еще чуток проедем, и флюгер увидишь.

Я разглядела за пеленой дождя черточку с нашлепкой и приуныла. Выходило, что ехать нам придется дотемна. А я уж надеялась, что скоро прибуду в город…

Под дождем каждая минута тянулась бесконечно. Холодные капли стекали с моих волос за шиворот и медленно ползли по спине. С кончика носа тоже беспрестанно капало. Одежда давно уже промокла насквозь, прилипла к телу, и от каждого резкого порыва ветра меня бил озноб. Если бы в моей куртке было чуть меньше прорех!..

Если бы у меня была шляпа…

Если бы я ехала в карете…

Тут я поняла, что надо отвлечься. От одной мысли, что в такую погоду можно сидеть в сухости и тепле, укутавшись в меха, у меня даже зубы заклацали. Чтобы на время забыть о своем промокшем и продрогшем состоянии, человеку обычно требуется либо поесть, либо поговорить. Однако от раздумий о еде мне тоже следовало отвлечься, потому как в моем желудке царила та самая абсолютная пустота, которая, по уверениям физиков Академии, просто не существует в природе. Точно такая же пустота находилась и внутри моего кошелька, так что положение с едой вряд ли могло каким-то образом улучшиться.

— А скажите, почтенный, — со вздохом спросила я у мужика, которому, казалось, до дождя и холода не было никакого дела. — Велик ли Эсворд? Что за люди там проживают? Какие ремесла в почете?

Мужик обрадовался моей инициативе. Видимо, ему тоже приходилось несладко, только вот на его изрытом ранними морщинами грубом лице сложно было заметить признаки каких-либо эмоций.

— Да Эсворд наш не велик, не мал, — начал он свой рассказ. — Городок тихий, мирный. Народу скока живет в ем — это, конечно, вопрос… Так сразу и не сосчитаешь. Вот вы сами откудова будете?

— Из Артанда, — сказалось само по себе.

Вот что со мной делалось!.. Спросили бы у меня то же самое пять дней тому назад, я бы без всякого промедления ответила «из Изгарда»!

— О! — обрадовался мужик. — Вот как в Артанде людей, так и у нас. Ну, может, чуток поменьше. Народ у нас спокойный, без дури в голове. Вот когда война последняя случилась, почти никто из наших туды не пошел. Все в партизаны подались. Оно и ясно. День в лесу посидишь в кумпании, вечером домой придешь, а там ужо и супы-каши наварены. Поел, на дитев поглядел — и снова в лес. Не успели и в дурака наиграться, как война закончилась. Потому как не таковские мы, как энти каллесвордские, чтобы в каждую драку лезть. Мы сурьезней и обстоятельней будем. А ремесла у нас разные имеются. Ну, ювелиров каких или рудокопов у нас не сыщешь, конешно. Нет у нас ни золота, ни других полезных ископаемых. Худая у нас землица. Еле на прокорм хватает. Зато пушного зверя у нас хоть завались. И соболя, и куницы, и лисы… Распоследний оборванец волчью шубу тута справит. Гончаров у нас много, потому как глина хорошая, вязкая, хрен отстираешь, ежели вляпаешься… Холстина у нас неважная, конешно, ну да это полбеды. Зато рыба — тарань отменная, такой и в столице не пробовали! Мыловарня есть, правда не шибко большая. Кожевников целая улица. Ох и злющие же они, когда выпьют! А выпивают чуть ли не каждый день. Ага, чуть не запамятовал! Самогон у нас под стать тарани, это без сомнения…

Я слушала его вполуха, ожидая, когда речь пойдет о маге, но так и не дождалась. Видимо, он был куда менее значим в глазах местных жителей, нежели госпожа Техьерд, которая «добавляет в самогон какую-то траву, отчего горение получается нешутошное». Это могло свидетельствовать о двух обстоятельствах: либо в этих местах водилось мало нечисти, либо же маг был халтурщиком.

Я еще раз посмотрела на вековой лес, в могучих ветвях которого шумел ветер, роняя на раскисшую землю крупные холодные капли дождя. Старые сосны стремительно уходили вверх, и, когда я запрокинула голову, чтобы увидеть их вершины, у меня потемнело в глазах от головокружения.

Мне было хорошо известно, что этот лес называется Эсв и занимает большую часть Эпфельредда, клином врезается в западные пределы Эзрингена и глубоко вдается в Аале. Все люди, живущие рядом с лесом, знают, что в Эсве творится черт знает что и ничего с этим не поделаешь. Никто не удивлялся, если на лесной дороге вдруг пропадал целый купеческий обоз или вдруг на месте деревеньки, которую все знали, по весне находили затягивающуюся молодой порослью проплешину. О таких случая избегали рассказывать чересчур громко, однако все о них слышали. Одного только взгляда в густую темноту чащи мне хватило, чтобы воскресить в памяти все те запреты, которые вбили мне в голову в детстве.