«Только без денег у меня ничегошеньки не получится, — напомнила я себе, с усилием возвращаясь к действительности. — У меня нет ни дома, ни земли, ни наследства, ни лошади — только прорва родственников, которые и знать меня не желают».
Просто шататься по миру мне не слишком хотелось, надо было составить какой-то план действий, включающий мало-мальски благополучное существование как итог.
В Умпадте меня высадили из повозки и попрощались — дальше господин Эвернети ехал на юг и наши с ним пути расходились. Не скажу, что я была рада этому, но и особой тревоги не ощущала. Дорога дальше шла оживленная, и нечисть к ней опасалась приближаться. Значит, скорее всего, съесть меня не должны. Чего же мне бояться — ограбления, что ли?.. Смешно.
С такими мыслями я и брела по дороге, с тревогой поглядывая на небо. Там собирались сизые свинцовые тучи, готовые вот-вот пролиться холодным и частым ливнем. Воды в них было столько, что они даже двигались медленно и тяжело, несмотря на разгулявшийся ветер.
К счастью, спустя полчаса, когда я уже промокла насквозь, меня обогнал почтовый дилижанс. Я со вздохом отдала свои последние деньги кучеру и забралась внутрь.
К несчастью, спустя еще полчаса дилижанс увяз в луже и мы с кучером его долго выталкивали. Грязь в этой местности отличалась потрясающей вязкостью, и, когда проклятая колымага наконец была вытащена, меня уже покрывал равномерный ее слой. На дилижансе я добралась до Гройдта и там была вынуждена обменять на еду свою запасную рубаху. Помыться мне удалось совершенно бесплатно, дождевой водой, так как чердак, где я заночевала, существенно протекал.
Без денег, с украденной связкой таранки, которая источала подозрительный запашок, ранним утром я вышла из Гройдта в направлении Эсворда, понимая, что путешествие мое немного затянется. Дождь все продолжался, и все приметы указывали на то, что он будет идти еще дней пять.
После полудня меня, вконец продрогшую и замерзшую, подобрали ваганты — люди, безусловно, щедрые, но при этом едва ли не более бедные, чем я, так что щедрость их имела теоретический характер. Но у них была крытая повозка, неприятно напомнившая мне о моих детских годах, и дохлый мерин, тянущий эту повозку. С ними я добралась до деревни Великие Комарищи, где обрела ночлег в виде полуразваленного сеновала. Утром я обнаружила, что связка таранки пропала вместе с вагантами, повозкой и мерином.
Тщетно я шаталась по деревне в поисках чего-либо съестного. Припасы на зиму крестьяне уже съели и положили зубы на полку. Я была изгнана из деревни с позором и неутоленным чувством голода.
Чувствуя, как мой желудок исполняет какие-то сложные акробатические трюки, я брела под дождем по раскисшей дороге. Вера в хороших и добрых людей во мне почти скончалась, когда я встретила бродячих монахов. После этой встречи вера умерла окончательно.
В следующей деревне, Новых Оспинах, мне повезло больше. Почти целую куртку мне удалось поменять на почти съедобный кусок сыра и буханку черствого хлеба у весьма прижимистой старухи, которая напоследок попыталась навести на меня порчу. Порчу я отвела, что позволило старухе тут же обвинить меня в колдовстве и призвать односельчан немедля устроить мне сожжение на костре. Односельчане не поддались на бабкины уговоры, мотивируя это тем, что в такой дождь сжигать ведьм несподручно, а вот если бы было солнышко, то они б не поленились и устроили бы два костра — и для меня, и для голосистой бабки, которая, по-видимому, уже надоела всем хуже горькой редьки. На том бабка быстро успокоилась, хотя ее коварные планы выдавал недобрый прищур глаз. Следующие три дня она явно собиралась потратить с толком, наводя порчу на всех своих соседей с хозяйством вместе.
Понимая, что без куртки в такую погоду мне долго не протянуть, я напоследок стянула у этой славной старушки лоскутное одеяло, что было не так-то просто.
Благословите, боги, Новые Оспины!
Так, завернувшись в пестроцветное одеяло и грызя гранитный хлеб, я добрела до постоялого двора в Прямых Мышках, где смогла украсть куртку ничуть не хуже (и не лучше) моей прежней. Это вернуло мне веру в богов — милостивых, но несколько невнимательных к бедам своих чад. В хороших людей я поверить уже не могла. Все было бы просто чудно, если бы мне не пришла в голову мысль еще раз испытать судьбу и покуситься на курицу, которая бродила по двору. Тут удача меня покинула, и я едва не переломала себе все кости, преодолевая забор за забором.
К вечеру я добралась до Сомартена — более-менее приличного городка. Там я чудно переночевала в конюшне при таверне, куда меня пустил сердобольный конюх, который даже поделился со мной ужином. Правда, ближе к полуночи оказалось, что насчет меня у него были довольно смелые планы, но тут он не угадал.
Зря он оставил у стены вилы.
Утром, в виде компенсации за моральный ущерб, я забрала с собой кусок ветчины, которым конюх собирался позавтракать, и ослабила узел на вожжах, надежно обездвиживших этого сладострастного, но недальновидного субъекта.
Жизнь вне стен Академии начинала меня угнетать своим разнообразием и непредсказуемостью.
Не успели трубы Сомартена скрыться за горизонтом, а ветчина — улечься в желудке, как меня обогнала телега. Правивший ею крестьянин без особых уговоров согласился подвезти меня до самого Эсворда. Казалось, Провидение смилостивилось надо мной.
Если бы знать, надолго ли?
— А вона и ратуша наша виднеется! — махнул рукой мой случайный попутчик.
Я всмотрелась в затянутый сизой пеленой дождя горизонт и с досадой подумала, что ничего, кроме деревьев и неба, там нет, как не было с самого утра. Но крестьянин повеселел, даже что-то принялся напевать себе под нос и прикрикнул на свою лошаденку, которая тоже была не в восторге от погоды и оттого еле плелась.