И. о. поместного чародея - Страница 114

114

— Бда, зеньсины — они такие… — вдруг донеслись до меня гундосые, но, вне всяких сомнений, преисполненные мечтательности звуки, и я мысленно застонала, поняв, что грядущего уже не избежать. — Беняют бсю тбою зизднь и дазе не забечаюд… Бод бобнидся бне…

— Погодите, ради всех святых, господин Виро! — Я уселась и лихорадочно начала копаться у себя в сумке. — Я предчувствую, что ваша история будет просто ужасна — куда ужаснее, чем у Констана, — и если при этом вы будете еще и гнусавить, то, боюсь, такая ужасность будет избыточна для меня. Выпейте вот это и высморкайтесь, ради бога, прежде чем начать свой рассказ.

Робкая надежда на то, что у меня получится подпортить лирическое настроение, овладевшее моими спутниками, не успела даже подать голос. Виро деловито побулькал настойкой (которую я захватила для себя, между прочим), прокашлялся, сосредоточенно прочистил нос, издавая звуки, сделавшие бы честь любой горской волынке, но как ни в чем не бывало продолжал рассказ почти нормальным голосом, не растеряв ни капли нахлынувшей из ниоткуда лиричности, от которой у меня зубы сводило.

История Виро

— …Вот помнится мне, когда я встретил Эту Женщину, то сразу понял, что должен как-то изменить свою жизнь ради Нее, даже если мы никогда с Нею больше не повстречаемся. Иначе буду всю жизнь считать себя неудачником. Счастье человеку приносит только самое лучшее и ценное, как известно. Те, кто спорит с этим, — лицемеры.

Истинная красота, знаете ли, рождается только в достатке. Никогда не будет по-настоящему утонченной дама, знавшая нужду. Ее пальцы никогда не будут так тонки, а кожа — так нежна, если ей приходилось когда-то работать. И только характер, не знавший зла и беды, останется столь же приятным, дополнившись чувством собственного достоинства, которое не дано сохранить в бедности, что бы там ни говорили. Вот вы, госпожа Глимминс, яркий тому пример. Ваш мрачный и едкий нрав, несомненно, сформировался под давлением внешних обстоятельств, и, как ваши руки огрубели от труда, так и душа ваша очерствела от невзгод, в чем вы, конечно, не виноваты, но, увы, никогда уже не исправитесь. Да еще вдобавок вы не относитесь к благородному сословию, что ясно видно из очертаний ваших рук, ног и носа, уж простите за откровенность.

А Эта Женщина была прекрасна во всех отношениях. Она никогда не знала зла и бед, и оттого Ее красота и добродетели, и без того выдающиеся от природы, стали совершенны и не омрачались ни одной тенью прошлых обид, горя и печалей. Когда я увидел Ее, то был поражен, ведь в то время я, честно признаться, влачил жалкое существование, порой входящее в противоречие с законодательством, хотя и носил при этом достаточно громкую фамилию. Я был… э-э-э… вхож в те бальные залы, где блистала Она, и как-то раз мне удалось пригласить Ее на танец, после чего я убедился в абсолютном благородстве Ее характера и, как бедняга Констан, потерял голову окончательно. Хотя как можно даже мысленно сравнивать Ее и бродячую певичку… Ох, ну ладно-ладно, покорнейше прошу прощения…

В какой-то момент я сошел с ума настолько, что посмел предложить Ей руку и сердце, очутившись с Нею наедине. Ее отказ был настолько удивленным и категоричным, что я тут же пришел в себя и понял всю свою глупость и никчемность. Как мог я рассчитывать на Ее согласие? Я был не беден, но и не богат и уж точно не отличался влиятельностью. А на Ее внимание могли претендовать только самые достойные мужчины, способные обеспечить Ей безоблачную и счастливую жизнь, к которой она привыкши и которой заслуживала, вне всякого сомнения.

И в тот момент я сказал себе, что сделаю все для того, чтобы разбогатеть и обрести вес в обществе, неважно каким путем. Когда судьба свела меня с господином… Теннонтом, я понял, что это хороший шанс выбиться в люди, и сделал все, чтобы попасть к нему в услужение. Потому что я должен был доказать, что достоин Ее, иначе грош мне цена. Просто хочу иметь право добиваться лучшей из множества, а не только той, что первая подвернется и больше никому не понадобится.

Обида, да… Она толкает нас на подвиги, хоть и понукает довольно жестоко.

Но опять же, как сказал наш Констан, если бы я вновь повстречал Ее и Она поманила бы меня своим холеным пальчиком, то я бы, наверное, забыл о том, как неприятно было сознавать свою никчемность под Ее удивленным и холодным взглядом.

Так что я признаюсь в своей мечте: это деньги и власть. И дала ее мне удивительная женщина, которую я повстречал, за что я Ей всегда буду благодарен…

— Потрясающе, — прошипела я, наконец исхитрившись разжать стиснутые зубы, которыми я поскрипывала с того самого момента, когда услышала, что являюсь примером характера, безнадежно испорченного бедствиями, низким происхождением и некрасивым носом.

— Да уж, — мечтательно промолвил Виро. — Она была потрясающей.

— Потрясающей!.. — эхом откликнулся Констан.

— Эта белоснежная кожа!..

— Этот голос!

— Эта грациозность движений!

— Талант!

Я, в ужасе от происходящего вокруг, зажмурилась и принялась корчить рожи безмятежному небу, чтобы хоть как-то облегчить свою участь, а когда открыла глаза, то оказалось, что Виро и Констан нависли надо мной с двух сторон и выжидательно буравят меня взглядами.

— Чего?! — поперхнулась я и заерзала на спине, пытаясь избавиться от их пристального внимания. — Нет-нет, даже не рассчитывайте, что я буду что-то вам рассказывать. Мне нечего добавить после ваших захватывающих историй, и вообще…

Тут на лицах моих спутников появилось выражение, от которого мои зубы снова заскрежетали, а из груди вырвалось злобное стенание, предвещающее капитуляцию. Это было именно то выражение, которое способно взбесить любую девушку, даже самую терпеливую и кроткую, а уж меня-то и подавно. Иными словами, на физиономиях Виро и Констана большими буквами было написано: «Да все с тобой ясно! Тебе просто не о чем рассказывать, что и неудивительно!»

114